Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 

УДК 330.113.4

Метелев И.С.

СОВРЕМЕННАЯ МИГРАЦИЯ: СООТНОШЕНИЕ СОЦИАЛЬНОГО И ЭКОНОМИЧЕСКОГО КАК ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМА

Омский институт (филиал) Российского государственного торгово-экономического университета

В статье рассматривается взаимосвязь социального воспроизводства и экономической деятельности. Автор осуществляет анализ на основе современных миграционных процессов, в обращении к социальным, экономическим и культурологическим факторам развития общественных отношений.

 

Современные общественно-политические и экономические дискуссии о факторе миграции, его роли в жизнедеятельности российского социума постепенно обращаются к пониманию универсального характера миграционности, в том числе ее протяженного социально-исторического развития. В этом случае выявляется необходимая роль философского анализа, ориентированного на постижение сущностных черт и качеств  опыта миграции, противостоящего облегченным, редукционистским способам понимания и объяснения феномена «человека мигрирующего». По этой причине необходимо обращение к таким универсальным проблемам, как онтология пути и местности, в особенности поиск гомогенных пространств, современные способы масштабирования, выявление оснований новой регионализации, демографическая структурность мира. Одновременно актуализируются вопросы этико-культурологического, философско-социологического, социально-психологического характера, которые позволяют рассмотреть индивидуальную природу миграционного образа жизни, конфликтологическую проблемность существования мигрантов.

Сегодня настоятелен анализ методологических оснований анализа миграционного процесса, рассмотрению его общецивилизационных аспектов, социально-исторических коллизий перемещения граждан. Этим обусловлено обращение автора к отечественным и зарубежным философским источникам, выявлению ряда феноменов миграционности в различных странах мира. Но прежде всего акцентируется  рассмотрение миграционного существования в аспекте современности, в направлении сравнительного изучения миграции в общественно-политических системах, в том числе применительно к внутриполитической и внутриэкономической обстановке в России. В результате проблематика «человека мигрирующего» образует специфический понятийно-проблемный комплекс как совокупность традиционных и новационных понятий, теоретических категорий во взаимосвязи оснований исследования, методов и принципов осмысления, понимания существенной определенности и актуальности процессов и явлений миграции. В данной теме полупринудительно убеждаешься в универсальном характере homo migratio – анализ пространственных перемещений как социально-онтологической субстанции обращает внимание к конкретным реалиям цивилизационного развития, в дальнейшем – к рассмотрению общественно-полити-ческой проблематики конкретных социумов (в определенности разделов социальной философии и социальной психологии, философско-социологической и политологической предметности, перспектив развития российского социума). Это дополнительно аргументирует настоятельность заявленного исследования, в котором органически взаимосочетаются человек разумный (homo sapiens) и человек мигрирующий (homo migratio).

Социально-философский феномен «человека мигрирующего»  обнаруживает особенности миграционного существования по отношению к изменяющимся пространственно-временным системам, в раскрытии сопряженности миграционного фактора и социокультурных ценностей, взаимосвязи процессов воспроизводства населения и тенденций развития миграционного процесса. Тематизация феномена миграции осуществляется в исторических, экономических, политических, социальных контекстах и типологиях социально-человеческого опыта. Прежде всего необходим анализ факторов динамического и статического миграционного опыта - соответственно в условиях новых стартовых возможностей, использовании жизненно-практических ресурсов на основе реформ и эволюционных изменений. Проблемный смысл заключает вопрос о характере миграционного существования в глобальном и локальном качествах, выявлении онтологических оснований пространственно-временных перемещений. Перспективным является предположение о том, что в современных условиях получает развитие структурное соотношение универсальных и конкретных субстанций, которое видоизменяет традиционное представление о социально-историческом характере миграционности.

В социально-философском анализе исследуются исторические этапы (периоды) трансформации миграционного опыта, проблематичность ориентаций «человека мигрирующего» в направлении гомогенной среды, осуществляется поиск новых типов ориентаций как социально-человеческого «предприятия» в масштабах научной онтологии (начиная с первого стыкования городской цивилизации и ориентаций переселенцев). Текучесть, призрачность миграционного опыта постепенно замыкается культурно-экономическим расселением, упрочением территориальных связей, в появлении историко-антропологического материала, социальной метафизики сближения и дистанцирования в системах коммуникаций. Изменение содержания пространства человеческой жизни в появлении «регионализаций», понимание «своевременности» социального времени и «простраивания» пространств обусловливает использование труда мигрантов как элементов социальной машины.

Современное коммуникативное пространство, образно говоря, «забирает» социально-массовые группировки людей.

В целом миграционный фактор предполагает указание пути не столько в географических, сколько эмоциональных ориентациях по отношению к затруднениям выбора конкретной направленности продвижения. Личности необходимо решиться на «предприятие», которое предполагает, если не предварительный расчет, то оперативные навыки. Классическая миграция отправляется от вопроса: не куда, а зачем? В отношении открытия для себя нового опыта, информация о перспективной территории является не причиной, а следствием миграционного замысла. Конкретные смыслы, ценности и указания по поводу «местности» («земли») появляются после осмысления реальной жизни предшественников. Располагая целеуказаниями, мигрант произвольно избирает направление пути и в возрастающей степени отказывается от роли путешественника, хотя не свободен от погружения в имеющиеся интерпретации жизненных пространств. На этой основе способен развиваться межцивилизационный конфликт, взаимонепонимание этносов, культур, образов жизни, типов поселений. Исторически подобный феномен существовал в формах призрачности, пространственной текучести миграционного опята – прежде всего в образах «великого переселения народов», традиционных уделов и, наоборот, открытия новых горизонтов. С одной стороны, оформляется экономическая устойчивость, самодостаточность населения, с другой – имеет место недостаточная прочность жизненного мира, которая сопровождается расширением территориально-экономических связей. В результате появляется единственность жизнеспособности народонаселения вне потрясений и разрывов в общей стратегии выживания.

Функции жизнеобеспечения граждан являются первичными по отношению к экологическому аспекту миграции (приспособленность условий существования, их экстремальность как угроз образу жизни, распространение вариаций, форм и процессов образования популяций). Речь идет о пространствах обитания как формировании «средовости среды». Отсюда - поиск новационных траекторий, миграционных ориентиров, развитие практических навыков и языков общения, способность и взаимодействовать и дистанцироваться от «чуждого и чужого». Как следствие, происходит последовательная регионализация пространственно-временных перемещений, которая определяет темпы и ритмы миграционного процесса, тенденции способов продвижения, характер, периодичность и смену цивилизационных этапов, разделение систем социокультурных ценностей.

В результате миграция приобретает устойчивый универсальный статус как порядок отправлений, производство знаний об окружающем мире, произвольный выбор момента исканий и т.д. В онтологическом смысле осуществляется поиск не только географических территорий, но и «самого себя» как условия выживания в новых обстоятельствах. На этой основе можно разделять образы жизни отдельных народов (народонаселения) и его представителей, собственно, «мигрантов». Как следствие, в границах миграционного процесса следует различать выбор причинно-следственных взаимозависимостей, прежде всего в отношении отправления в «путь» и «выбора дороги». «Прибытие как событие» должно быть оправдано фактичностью особого миграционного опыта, первоначальных перемещений в пространстве-времени, актов отправления как стремления продвигаться в дальнейший путь. Измерение последнего происходит в закономерной причинно-следственной цепи транзитов как «транзитной антологии». Феномен мобильности оказывается более ограниченным, чем миграционный процесс, который предстает универсальным в связывании различных представленных порядков. Так, конкретный действующий человек практикует миграционное существование в междумирии культур, типов поведения и образа мыслей.

«Социальное» отражает качественное своеобразие совместного бытия людей, реализуется в создании и использовании набора средств воздействия на поведение и установки личности, преимущественно в направлении решения проблем общественной жизни.

«Экономическое» является основой процессов развития с позиций интересов деятельности, взаимоотношения групп по их положению в системе производства, распределения, обмена. Со своей стороны, философские концепции экономики предполагают изучение различных «измерений» ее эволюции не только в направлении вещественности производства, но и выявлении «пульсаций» человеческого потенциала как основы создания и возобновления особых усилий, «бытия и со-бытия людей»)[1, с. 281,282.].

Это актуализирует проблемы социального воспроизводства как появление новой жизнедеятельности, обновленного сознания и солидаризации устойчивых связей, продуктивного опыта взаимодействия, в том числе с опорой на мигрирующие группы и слои населения.

В конкретном смысле происходит преобразование экономических сил, их разнообразных инструментов и средств, направленных на усиление взаимодействия живого и накопленного опыта, эффективного развития ресурсов общественной системы. Речь идет о философской проблеме преобразования хозяйственных механизмов для сохранения потенциальных возможностей и формирования экономики как социальной формы.

С этих позиций экономическая практика мигрантов является важнейшей сферой приложения их усилий в новых условиях существования. События последнего времени, связанные с массовой миграцией и ее различными направлениями (особенно вынужденной миграцией и эмиграцией в поисках работы) показывают, что экономическое состояние общества неотделимо от политических, социальных, культурных и гражданско-человеческих факторов. В этом случае миграционные процессы приобретают универсальные характеристики, когда можно говорить о реальном состоянии социумов, в том числе применительно к современному глобальному миру, кризисным состояниям и потрясениям.

В первую очередь, речь идет о необходимости усиления ресурсного потенциала общества, поскольку без притока мигрантов не могут обходиться даже развитые страны, (например, сегодня в европейских странах повышение ВВП связывается с их деятельностью). Но именно подход к ним как дополнительному производственному ресурсу порождает многочисленные проблемы. Так, социальное пространство жизнедеятельности мигрирующих слоев редуцируется до уровня элементарного бытования, простой включенности в механику трудового процесса. Конечно, возникают обратные процессы, когда в качестве «командиров производства» выступают мигранты-бригадиры в локальных комплексах. Можно отметить их активность по освоению видов деятельности, вплоть до экспансионистских намерений, что вызывает негативное отношение местных граждан (если речь идет о массовых кооперационных формах труда). Вместе с тем экономическая выгода трудовых мигрантов ощутима, поскольку не требует разветвленной системы стимулов. В перспективном смысле миграционный фактор отвечает потребностям освобождения экономической жизни от замкнутости, фиксированных ограничений со стороны организационно-институциональных структур. Одновременно могут быть решены  задачи «восхождения» к модернизационным формам развития, соответственно миграционная политика должна развивается в новом социальном пространстве, в разрезе динамических изменений, формировании эффективных способов и инструментов мотивации жизнедеятельности.

Но для этого необходим приток мигрантов высокого культурно-образовательного и профессионально-технического уровней, который позволяет ориентировать экономику в направлениях усиления своей мощности, энергии, внедрения современных технологических схем. Подобные слои миграции символизируют устремленность экономических процессов к качественным социально-человеческим измерениям.

Вместе с тем появляется проблема их историко-культурных и духовно-психологических особенностей в условиях разрыва прежних социально-пространственных границ. В данном случае следует говорить об особых качествах социальности, полях взаимодействия, стандартизации стилей управления, совмещении социально-культурных сред, познавательных ориентаций, образованности и.т.д. Новые социальные связи воплощаются не только в технологических схемах деятельности, в том числе в примитивно-функциональных, на подсобных работах как различного рода «объектах», «площадках» и т.д. Возможности мигрирующих слоев и групп не следует редуцировать исключительно к факторам занятости, которые сегодня проявляют себя преимущественно на путях экстенсивного развития. Именно это попадает в поле зрения большинства граждан, когда они высказывают свое отношение к мигрантам на основе стереотипов сознания, жизненных взглядов, оценочных установок, которые становятся основой восприятия «других-чужих» в качестве «непрощенных гостей». Как следствие, происходит столкновение привычного опыта и постепенно развивающего реального общения, которое заключает противоречивый характер. В этом случае необходимы взаимные усилия, акты и контакты в конфигурациях новых взаимоотношений, что может создавать фактическую почву для воспроизводства социальности как самоосуществления граждан-мигрантов. Как следствие, «качество вещей» заменяется «качеством людей» в качестве социальных индивидов, в недопустимости извлечения дополнительной ресурсности.

Социокультурный фактор позволяет разграничивать позитивное и антигуманное восприятие и, по крайней мере, делать понятным и объяснимым отношение к мигрантам. Сегодня «линии» и «водоразделы» размежевания являются подвижными, когда существует своя логика соотношения внешних, овеществленных форм взаимодействия и внутреннего мира человека. Речь может идти о традиционных нормах поведения и в то же время о реалистической ненормированности восприятия «чужих-других», о культурной системе общества в ее сложных фактических тенденциях и о культуре как сохранении универсальной приемственности.

При этом социализация мигрантов не совпадает с общей атмосферой жизни, которая включает различные объединения людей. Как собирательный организм, общество предполагает социально-человеческие миры, но и группировка трудовых мигрантов в масштабе строящегося объекта оказывается тоже «обществом». В перспективе расходящиеся средства и способы социального бытия могут определенным образом совмещаться, обнаруживать более полную социальную форму взаимосвязей. Так, «человек мигрирующий» неизбежно воспринимается как «чужой», «не свой», угрожающий сложившимся общественным нравам. В наиболее примитивных случаях, со стороны агрессивно настроенных людей и групп, мигранты неизбежно подпадают под статью «неграждан» и могут быть объектом неприязни. Без внимания остается обстоятельство, что последние принадлежат понятной и непосредственной для них культуре, во всей определенности качеств и предназначения. Но если мигрант принимает новые формы поведения, причем в явном виде, он производит впечатление чего-то «близкого». С точки зрения полезности для «большого общества» ему необходимо обнаруживать новационные средства и способы поведения, в противном случае преобладает «радикальное» отношение как ускоренные и стереотипные нормы и восприятия.

Сегодня феномен «человека-мигранта» демонстрирует, что происходит расширение социально-человеческого опыта одновременно с трансформацией экономических, социальных, коммуникативных границ. «Проверка на прочность» социокультурного потенциала общества происходит по мере их открытия, вхождения иноциональных, практически действующих сил. Космополитическое взаимодействие, совмещение гражданства показывает, что, с одной стороны, существует презумпция невраждебного отношения, с другой стороны, появляются обратные негативные реакции для исключения потери традиционной идентичности жителей страны. Но именно феномен миграции способен положить начало универсальности человеческих взаимосвязей, возможностям интеграционного, собственно цивилизационного понимания различий человеческого существования в направлении его достойного смысла, бесконфликтных состояний, как следствие, расширения экономического сотрудничества.

При этом необходимы разъяснительные смыслы пребывания индивида в собственной жизненности, в творческих основаниях человеческой личности и убеждениях. Так акутализируется задача индивидуализации образа жизни мигрирующих групп и слоев, взаимосочетания различных форм действий и деятельности для сохранения их «ускользающей социальности». Общество в качестве «социальной машины» является средством рационального осуществления политической власти по отношению к проблемам миграции. Но политика мультикультурализма предполагает «мягкое» вхождение человека-мигранта в образ жизни  нового для него общества, реализация его личностных качеств, ценностных ориентаций, если они не противоречит основным линиям социального взаимодействия.

Цивилизационное развитие должно демонстрировать свою достаточность, способность развитых стран обходить ранее возникающие препятствия в усилиях гуманизированной политики. Недопустимо подвергать сомнению идею совместного проживания людей различного социального прошлого, религиозных представлений и особенностей жизненного мира.  Но, как правило, согласование различных «миров» мигрантов объективно предстает проблематичным. Общественно-политические силы стремятся, в своих интересах манипулировать этими процессами и в ряде случаев инициативно провоцируют конфликты. «Вторжение» мигрантов из недемократических обществ, некогда тоталитарных режимов, делает практически невозможной с их стороны регуляцию противоречивых социальных норм и стандартов. Но  общая картина миграционного процесса должна опираться на концепцию глубокой и протяженной социальной связи, что предполагает изучение генезиса становления наций, их размещенности в сопряженных пространствах, в относительной близости и дистанцированности. В этом случае следует говорить о едином процессе социально-исторического становления миграционных общностей, их изменяющейся роли в процессах взаимодействия людей.

Прежде всего необходимо изменение общеморальной обстановки в обществе. Нравственные смыслы поведения, шире – социальная этика – предполагают достижение социально-человеческого взаимопонимания и солидарности. Но современный производительный труд включается в экономику посредством денежного механизма. Согласно Н.Луману, на переднем плане новые формы социальности, предполагающие не межличностное взаимопроникновение, а современный рынок и его прагматические организации. Это исключает полное включение «комплексности человека в комплексность другого», что не просто не нужно, но чего следует избегать как фактора [2, с. 317]. Естественно, что это сказывается на большинстве трудовых мигрантов как дешевой рабочей силе. Только в постепенной смене форм общественной дифференциации возможны мотивы взаимоуважения и взаимовнимания как процесса углубления социальной интеракции.

Это актуализирует вопрос о соотношении прошлого и настоящего опыта мигрирующих слоев и групп. В конфликтологическом смысле неизбежно происходит столкновение между новыми элементам образа жизни, правилами деятельности и ранее воспринятыми нормами и ценностями на различных этапах социализации. В результате мигранты воспринимаются как люди «второго сорта», крайние неудачники, «отсталые», заслуживающие собственного положения, сродни маргинальным слоям, реактивных в своей бедности и т.п. Так, без внимания остается положение, когда существуют не «бедные», а «бедные условия жизни», т.е. социальная порочность различных типов общественных систем (их нельзя рассматривать вне исторического контекста, конкретных культурных характеристик мигрантов). Как следствие можно говорить о постоянной конфликтности ресоциализации. Не случайно признается единственность жизненного пути мигранта – процесс приспособления, хотя это не более чем пассивная форма контактов с социальной средой. Приспособление – достаточно ненадежная форма вхождения в систему, лишающая смысла понятие «субъект адаптации». Вместе с тем дисциплинарно-функциональные правила деятельности обусловливают активную адаптационную форму как установку на вхождение в производственную среду. Причем, современная рыночная ситуация жестко закрепляет данный процесс, в котором нет привычных форм восприятия действительности.

Одновременно узкая производственная специализация не способствует развитию личности мигрантов в аспекте ее новой целостности, которая вновь сталкивается с формами дискриминации (враждебность, недоверие, опасливое восприятие). Мир «новых возможностей» остается крайне негуманным, убивающим в человеке веру в чувство справедливости, уважение достоинство, равенство. Здесь естественные для мигранта перемещения вступают в противоречие с процессом продвижения на работе, по службе, закрепления прав. Локализация поселения мигрантов сопряжена с «большими пространствами», в которых царит принципиально другая, во многом недоступная жизнь. В результате место идеи сотрудничества занимают  реальности «близких» по прежним связям людей в противоположность границам городского социума. Так, мигрантов преимущественно объединяет чувство общности, родственных уз, этнического товарищества. Аналогично со стороны коренного населения возбуждаются чувства групповой солидарности как защищенности, необходимой отгороженности от «иных людей».

В этом случае на первый план выходит аккомодация как вынужденно-поведенческое приспособление, хотя внутри себя человек сопротивляется внешним нормам и правилам. На данной основе возникает множество приспособительных форм как рационализация конфликтных ситуаций, вытеснение их на периферию сознания, разграничение трудовой сферы и частной жизни (хотя речь идет о псевдоадаптации, т.е. полностью добиваться устранения  негативных мироощущений не удается).  Вместе с тем по мере обнаружения в личности мигранта «добрых» качеств повышается терпимость к ее поведению и образу жизни. Это, со своей стороны, обусловливает социально-психологическую переориентацию мигрантов, что во многом зависит от того, какой характер приобретает столкновение практического опыта жизни с более широкой социальной практикой отношений; а также от столкновения личных интересов и установок с нормами и практикой их реализации [3, с. 38].

В аспекте социализации происходит своего рода дополнение вторичной, концептуальной социализации. Но постоянное расхождение норм и ценностей «материнской» социальной среды и институциональной структуры общества порождает устойчивое недоверие мигрантов к окружающей среде. Практика эксплуатации труда мигрантов негативно сказывается на взрослеющих слоях их семей, которые по-новому для себя воспринимают и оценивают официальные доктрины общества и его реальную практику, в том числе по отношению к собственным гражданам. В результате и их ассимиляция тормозится, в ограниченных формах перенятия образа жизни всего общества (не более чем в манерах, обиходе, одежде, стереотипных навыках поведения). Общая нормативная система общества учитывается, но одновременно остается в стороне от подлинных чувств и восприятия. Не случайно в странах Западной Европы происходит замыкание культуры поведения и этикета «на себя», с последующей реализацией в собственных, замкнутых микросредах (что порождает не раздвоенность сознания, но его практически эгоистическую самозаявительность).

Так, восприятие мигрантов обнаруживает их оценку как непременно «обездоленных», чьи ориентации вновь могут быть исключительно приспособительными. В результате положение мигрирующих слоев и групп расценивается как «оскорбительное», «роняющее» человеческое достоинство, что является основанием оценивания реальных различий в общественном положении. В перспективном смысле необходима переосмысленная интерпретация социальной позиционности мигрантов как особой субкультуры в специфических качествах социально-практического опыта.

Намечаемые формы социальной интеграции порождают новые возможности адаптации миграционного существования. В качестве основы их анализа должна быть представлена взаимозависимость особенностей функционально-трудовой деятельности и социальной среды. Прежде всего необходимо поставить вопрос о каналах освоения общекультурной системы и примечательных чертах положения в «местной» общине. В этом случае следует установить «сплетение» межличностных связей в микросредах миграционного существования с учетом ценностно-нормативных представлений. В текущих моментах любые (даже кардинальные) изменения в социально-экономическом положении, конкретном организационном статусе вынуждено преломляются в призме узко-личностного, близкого взаимовосприятия. Вместе с тем сознание мигрантов попадает под влияние целостной системы общественной социокультурной жизни, хотя остаточным является феномен «своих», неинституциональных представлений.

Проблематичным является вытеснение традиционных норм модернизационными планами образа жизни, когда можно говорить о позитивном исключении неустойчивого миграционного существования, снятие социального отчуждения, с учетом пребывания в среде новой материально-духовной обстановки. Последнее предопределяет направленность социокультурного воздействия на положение мигрирующих групп и слоев, когда их внутренняя природа в противоречивом смысле подчинена особенностям организационно-экономических структур. Естественно, что речь не может идти о полноте включения личности мигранта в разветвленную структуру культурной жизни окружающего социума. Вместе с тем возможно вовлечение новых поколений в социальную жизнь, в том числе на основе новых психологических характеристик. Преобладающим обстоятельством является необходимость трансформировать фактическое поведение в аспекте приобретенных социально-технологических навыков, профессиональных умений, модификации привычных средств и методов жизнедеятельности.

В позитивном смысле может происходить «перевешивание» приобретенных, общераспространенных ценностных ориентаций над поведенческими навыками непосредственной микросреды. В результате происходит ресоциализация миграционного опыта в принадлежности к новым социально-профессиональным ролям, совместности правил деятельности в качестве перспективной основы «новизны» миграционного опыта. Как следствие, можно говорить о появлении «новых» первичных групп со-участия, когда близкое товарищество переходит в среды переубеждения, переоформления, переакцентировки понимания воспринятой среды. Люди-мигранты расширяют границы кругозора и понуждаются втягиваться в новые силы и возможности, вне привычного полагания на опыт соплеменников. В частности, устраняется установка находиться в границах единого преобладающего социального слоя (группы), когда разрушается рутинизированная склонность соотносить социальные проблемы «во взаимных обязательствах» миграционного существования. При этом может оставаться действенными настроения по прежней близости «собственного мира», в котором столь высоко воспринимались взаимные человеческие склонности. Но это именно новый процесс саморазвития, в котором, обнаруживаются эгоистические склонности и индивидуализм вместо прежних качеств сопринадлежности друг другу.

Ослабление качеств групповой сплоченности приводит к                                  от-дифференциации адаптационных возможностей мигрантов, в частности, происходит типологическое разделение тех, кто «осовременивается», и тех, кто остается «примитвно-архаизированным». В результате может появиться новый мир мигрантов, в том числе и как «прежде мигрантов», у которых обнаруживается известное сходство ценностно-нормативных представлений и социально-психологических мироощущений. Как следствие, формируются новые очертания социальной мобильности, психосоциальных ожиданий, реорганизационной основы образа жизни, когда «вызовы» адаптации становятся потребностью и появляется своего рода интеграционный комплекс образов мышления и поведения.

Между тем не может быть равноценного (равносильного) соотношения между поведенческой стилистикой и социокультурными переходами в общей регулятивности социальных ожиданий и взаимосвязей. Речь идет о замедленной темповости новационных изменений по отношению к нагрузке прошлого опыта общения в мигрирующих микросредах. С одной стороны, можно говорить о препятствиях ассимиляции, с другой – о ее принципиальной невозможности.

Полная адаптация как ассимиляция не может быть свободной от образцов поведения в прошлом опыте, отказ от которых угрожает скатыванием в статус маргинальных слоев. Выходом из подобной ситуации является преобладающая ориентация на новационные аспекты трудовой деятельности, которые следует воспринимать в рыночном отношении, в конкурентной системе взаимозависимостей. Именно это обстоятельство позволяет выработать ориентацию на внеличностное восприятие судьбы миграционного существования. В результате преодолеваются социально-психологические характеристики мигрирующих слоев и групп, происходит покидание материнской среды с ее универсальными качествами. Новый профессионализм отношения к жизни порождает соотносительность с институциональными формами жизни, переводит ролевые ожидания в лоно всеобщего социокультурного существования.

Вышеуказанные процессы исключают переход к новым – высоко  обеспеченным статусам – представителям мигрирующих слоев низкого положения, именно как «отвергнутым» по отношению к универсальному общественному положению. Именно это является следствием влияния общины мигрантов, которая выступает стабильным проводником влияния национально-психологических установок и стереотипов поведения. Понижение данного полусилового воздействия может быть обусловлено тем, что в возрастающей степени происходит его отставание от качества институциональных структур окружающего мира, что в конечном счете отражает непривлекательность для мигрантов традиционных образцов и стилей поведения, их неадекватность распространенным ценностным установкам (это отражает понимание того, каким чуждым был первоначальный миграционный опыт).

Естественно, что в текущей жизненной обстановке «новые мигранты» сталкиваются с огорчениями и неприятием того, что считается исконным для жителями данной страны и кто вновь предъявляет права на господство и подчинение. С другой стороны, формируется определенная степень недобровольности по отношению к прежним экспектациям со стороны эффективно действующих слоев и групп. Только в этом случае могут быть заявлены возможности статусного продвижения мигрантов, когда следует добиваться не только делового успеха, но и признание достоинства их личности. Как дополнительный момент,  может быть указана формирующаяся избирательность мигрантов по отношению к организационным институтам, а также их способность создавать собственные предприятия в соответствии со своими целями и стремлениями.

Крайне соблазнительным представляется тезис о том, что благоприятная социально-экономическая ситуация, нормализация жизнедеятельности социумов окончательно исключает направляющее влияние стародавней, родственно-семейной среды, что делает возможным ассимиляцию или, по крайней мере, реальный мультикультурализм. Но сегодня фактическая миграционная обстановка в западно-европейских странах демонстрирует, что влияние первичной этнонациональной общины оказывается решающим. Последние не являются «преломителями» («призмой»), которая модифицирует, но не детерминирует свое влияние на поведение мигрирующих групп. Сегодня затруднительно установить взаимосвязь между трудовой деятельностью и общинной жизнью инонациональных граждан. Политические программы так же демонстрируют ограниченность прежних заявлений: «нам не удалось», «неудача», «угроза», «потеря собственной идентичности» и т.п. В этом случае берется во внимание целостный образ мигранта вне понимания особенностей его частных сторон, коллизий непосредственной жизни и судьбы, которые постоянно испытывают затруднения, вынуждены сохранять стереотипные формы реакций. Как следствие, современная оценка мультикультурализма имеет либо односторонний, либо чрезмерно абстрактный характер.

К данностям проблематичного состояния следует отнести универсальный конфликт между культурами больших городов (индустриализированных) центров и относительно мелких, в том числе окраинных поселений, откуда преимущественно исходит миграция. Структурные образования жизнедеятельности последних заключают необходимую компенсаторную функцию и одновременно традиционно-консервативную, что делает ее неотделимой от общинных институтов регуляции. Влияние последних ослабевает в случае, когда активно развивается аккомодативная форма снятия конфликтных действий. Участие в трудовой деятельности расширяет социокультурный кругозор человека-мигранта, поскольку исполнение функциональных обязанностей направляет его «поверх» родственных первичных групп. Но и в этом случае остается их действенная роль, поскольку трудовая деятельность неизбежно обращает к общению с близкими по миграционному существованию людьми. К тому же, профессионально-карьерный рост мигрантов ограничен особенностями и уровнем предшествующей социализации, В этом противоречивом отношении достигается динамический рост личности, происходит перезагрузка новыми ценностями. Наконец, обострение социально-экономических противоречий внутри страны вновь осложняет процессы адаптации групп мигрантов. Как следствие, происходит «откат» в реальные условия общинной организации, в те же самые «кварталы», из которых обратная активность воспринимается в большей мере негативно.

В современном философско-социологическом зрении Д.Н. Замятин выделяет следующие черты миграционности как аспектов территорий и путешествий: прежде всего это важный путь формирования их образа, на котором происходит столкновение и взаимодействие автохтонных и «пришлых» пространственных представлений. На данной основе создается множество подобразов социальной организации со стороны общественных групп, сферы искусства, средств массовой информации и т.п. Особый смысл характеру и типичности миграции, структуре и конфигурации целостных представлений стран-государств придают конкретные значительные личности и общественные события вследствие новых принципиальных оценок. Не случайно самый распространенный вид миграции – экономической – приводит к космополитизации образов территорий [4, с.58]. Например, сегодня не говорят о москвичах как особой нации, но о скорейшем превращении столичного мегаполиса в сплетение различных национальностей.

В результате можно сделать вывод о том, что в разработке управленческого воздействия на миграционное существование необходимо учитывать сочетание свободы как гармонической ориентации и подлинной миграции в условиях современных коммуникационных систем. Существо стратегии миграционного развития предполагает системный характер процессов воспроизводства населения. Это значит, что анализ современных миграционных факторов в их влиянии на тенденции социальных процессов заключается не в исключении негативных явлений демографической ситуации, но прежде всего в организации воспроизводства населения в качестве органической целостности.

Таким образом, обоснование феномена миграции как существенного фактора развития общественных отношений, выявлении его особой предметности в пространственно-временных соотношениях обращено к разработке принципов социально-философского анализа миграционного опыта и существования. Практическая значимость исследования определяется тем, что обоснование роли миграции в современном обществе позволяет избежать крайностей в ее объяснении и понимании, не допустить редукции миграционных процессов к экономическим факторам, расширить границы общественного мнения в установлении нормализованных отношений с группами и слоями мигрантов.

 

Литература:

1.  Кемеров В.Е. Социальная философия. – М.: Академический проект, 2004.

2.  Н.Луман. Социальные системы. Очерк общей теории. - СПб.: Наука, 2007.

3.  Гуче Г. Роль социального опыта в формировании индивидуального сознания // Вестник МГУ. Серия 7. Философия. – 1973. - №5.

4.  Д.Н.Замятин, / Замятин Д.Н. Образы путешествий: социальное освоение пространства // Социологические исследования. – 2002.